В двухсветных залах под лепными потолками, украшенными пузатыми амурами и гирляндами роз, стояли токарные станки, на вощеных, затоптанных паркетах валялись обрывки проволоки, железные стяжки, куски материи... Сам доктор Шмидт оказался маленьким, толстеньким человечком, очень живым, подвижным. К профессору химии он отнесся почти безо всякого интереса, сказал, что сам неоднократно наполнял шары разной величины и во-дотворным гасом и теплым воздухом по методу Монгольфье, имеет свою методу и в чужих услугах не нуждается. Так-то!
— Мне потребуется в ближайшие дни двадцать пять бочек купоросу и столько же железных опилок! Остальное, что имеет отношение к наполнению баллона, меня мало волнует. Это просто. У вас в России все припасы, касаемые моего предприятия, господин профессор, стоят несравненно дороже, чем в Германии. Почему так? И я не знаю, где что доставать. Купцы — жулики. Все жулики! Никто ничего не знает! Никто ничего не умеет! Не хочет уметь! — С этими словами механик быстрыми шажками скрылся в соседнем зале и вот тут-то произошла совершенно неожиданная встреча, которая доставила статскому советнику Кобылян-скому несколько очень даже неприятных минут.
Для того исключительно, чтоб первой же почтой написать министру, что на время войны до победного конца он желает служить без жалованья вообще! И просит ему в этом желании не отказать. Такой демарш, по его гражданскому разумению, видимо, должен был возыметь самые широкие последствия на всех уровнях общественного сознания. Ученые артиллеристы только покрякивали и передавали друг другу, что в Москве удивлены, увидев балагура-барина в роли своего главнокомандующего, который к началу военных действий перво-наперво поместил бронзовый бюст Наполеона — где б вы думали? — все точно: у себя в нужнике. Супруга Екатерина Павловна (урожденная Протасова) католичка, а потому протестует: все-таки Наполеон коронованная особа, помазание совершал римский первосвященник, но муженек не уступает. Таков характер этого знаменитого московского патриота, которому под неусып-
ный надзор вверялось дело строительства летучего корабля, посредством которого можно было если и не уничтожить всю армию, вторгшуюся в российские пределы, то, во всяком случае, во многом способствовать к ее погибели.
То, что Ростопчин внимательно следит за проектом Леппиха, статский советник Кобылянский понял на следующее же утро. Едва он проснулся, ему было доложено: завтрак готов и лошадь подана.
— И господин вас дожидается, ваше высокородие, имя никак запомнить не смог. Немец, надо полагать,— говорил новый денщик, поливая ему на руки из жестяного кувшина.
— Зови немца,— сказал Иван Иванович, приглаживая мокрые волосы.
— Фейхнер,— представился вошедший, щелкнул каблуками. Это был молодой человек среднего роста, расторопный и сметливый. Войдя, взял руки по швам, вскинув голову.
— В военной службе не служили? — полюбопытствовал Кобылянский и сразу же пожалел о своем в общем-то праздном вопросе: Фейхнер залился краской, пробормотал невнятно:
— Никак нет... То есть не пришлось.
Он такой же Фейхнер, как я Кобылянский, эдакая пришла мысль, и почему высочайшее распоряжение — хранить в непроницаемости — предполагает обязательную смену личных имен всем участникам? Ну да.не нам дано ведать замыслы верховных вождей.
Автор новости: admin
Просмотров: 925